Яблони ломаются под тяжестью яблок, ветви отламливаются от деревьев и плоды продолжают спеть и наливаться жизнью даже на земле. Растения распирает от плодов и цветов, толстые как медведи шмели устало собирают нескончаемый нектар, летают как пьяные ошалелые плечы, черная густая земля не устает давать влагу, чтобы процветающая на ней жизнь давала еще больше жизни. Бабушка с дедушкой кормят домашним хлебом и своими овощами, настолько перенасыщенными их любовью и энергией солнца, что в одном кабачке умещается жизненная сила, которой хватает на недельный рацион. Тяжелая еда, заправленная сметаной на сливках от объевшейся коровы, тяжелый мертвецкий сон, после которого так сложно продрать глаза. Жизнь здесь вся такая: душа становится легкой и свободной, не принуждаемая ни к чему ни совестью, ни необходимостью, зато все остальное гнется к земле. Телесная жизнь переполняется сама собой и уплотняется, нематериальная - просеивается словно через решето и, освобождаясь от ненужных тел, вместе со светом солнца и самыми легкими из запахов устремляется к небесам.
Когда мне было лет пять и здесь не было даже дороги, дедушка закладывал фундамент, беспрецедентно выписав на это из разных городов сразу двух бездельников-зятьев. Я называла это место "чисто поле", и впервые видела брезентовую с печкой-лентяйкой палатку, тушенку в консервах, удивленно представляла, что большая квадратная яма - это уже почти дом. Сейчас посаженные дачниками деревья и кусты стали лесом, въезжая в который робеешь, как всегда при входе в густой лес, потому что вторгаешься в некую отличную от тебя густую, полную своих таинственных процессов жизнь.
Раньше в "чистом поле" доживал последние годы колхоз, и рожь переливалась золотыми волнами до самого горизонта, я смотрела на них, как на воду, из окна, которое служило входом в дом, потому что было единственным отверстием в срубе. Мы лазили в эту птичью дырку по стремянке, моя подруга, пришедшая показать коллекцию жуков в спичечных коробках, никак не могла понять, что это нормально. Картошку тогда колхозники собирали столько, что большущие мешки надо было бы вывозить машинами. Сейчас там какие-то дачи и просто поле. Хорошо, что наши дачи сейчас сами стали лесом, потому что тот лес, в который мы раньше ходили летать на тарзанке над оврагом, жуя сыроежки, скоро, может быть, весь купят и закроют для прогулок.
Только бы яблоки повисели еще месяц, пока не поспеют, чтобы яблони не переломались бы окончательно под этим невиданным весом. Осенью эти яблоки - те, которые с верхних веток - будут такие сладкие, лучше чем все персики и манги которые я когда-либо ела за всю свою жизнь вместе взятые.